Меня бесит все.
Бесит то, Мишель сидит рядом и щебечет по телефону какую-то чушь. Бесит, что за нами словно президентский кортеж катится - не хватает только флагов у боковых зеркал и желтых номеров. Впрочем, к этому я уже когда-то привык, и теперь для меня это не столько непривычно, сколько просто наводит на неприятные воспоминания. Неприятные - потому что я любил ту жизнь, и отказался от нее только из-за болезни, которая в конце концов и привела к тому, что я подвожу домой эту выскочку.
Меня раздражают даже жесты Мишель, призванные показать дорогу - но Нью-Йорк не тот город, карту которого просто удержать в голове, а джипиэс у меня как забарахлили месяц назад, так и не работает. Надо будет все-таки оттащить его в ремонт... но как-нибудь потом.
На дворе унылый март, не то в снегу, не то в грязи, но даже в таком антураже чувствуется, насколько шикарно живет эта девочка. И насколько она безнадежно далека от нас, "простых смертных". Разве человек, у которого только по двору катиться до дома десять минут, может понять, что жить с нашим диагнозом нужно тише мышей?
А ведь наверняка о том, что Мишель "странно" больна, знают почти все в этом доме. Этакий потенциальный рассадник доносчиков. И она хочет узнать про Зету побольше. Нужно будет высказать Максу и остальным все, что я думаю по этому поводу.
Я иду за девушкой молча. По привычке телохранителя внимательно осматриваюсь и все запоминаю. Она пытается шутить, но мне как-то невесело. Радует только, что ее охранник остался где-то снаружи, а не потащился за нами следом. Мне в общем-то наплевать и на ее обещания, я приехал сюда ткнуть ее носом в нужное оружие и предупредить, что держаться лучше в укрытии, не мешая мне делать свою работу. Это же я мог сделать и в своем кабинете, но раз уж она чувствует себя увереннее, услышав все это дома - пожалуйста, мне не так сложно.
- Пытаетесь меня споить после угрозы запереть здесь на неделю? - хмыкаю я, приподняв бровь. Да, шучу, даже вполне искренне. В конце концов, можно и расслабиться. Толку дергаться, если на дело придется ехать все равно с девчонкой в довесок?
"Папина коллекиця оружия" весьма внушительна. Есть и редкие экземпляры, и надежные, как танк, есть просто "красота и антураж", стрелять из которых неудобно. Пожалуй, если бы я не ненавидел любое оружие после того, как научился им убивать, я бы действительно был в восторге от этой коллекции. Она того стоит. Но ее не стою я - мой старый револьвер в кармане убивает не хуже, а на душе одинаково паршиво, из чего ты не стреляй.
Я глотнул виски и отставил стакан в сторону. Прошелся вдоль стеллажей, изучая ассортимент. И вытащил один из пистолетов - небольшой, изящный, из тех, которые величают "дамскими". Судя по вензелю на рукоятке, делалось на заказ. Но, судя по коду, весьма убойная вещица.
- С винтовкой по городу не побегаешь, да и с солидной пушкой незаметно умеют ходить только герои боевиков. Если оружие не влазит в карман - оно не подходит для "охоты" в городе. Вот эта штучка - ваша жизнь завтра. Стрелять из нее умеете? - я подтолкнул пистолет по столу в сторону Мишель и снова взял в руки виски. - С холодным оружием, я так понимаю, вы знакомы на уровне нарезки колбасы?
Я поддеваю эту Ловетт, но не специально, просто на автомате. Это моя обычная манера общаться с новичками, и то, что она Мишель Ловетт для меня ровным счетом ничего не меняет.

Когда я взбешен - я всегда перехожу на вы. Даже если это тихое бешенство, которое идет фоном ко всему остальному. В общем-то, недобрый признак, даже если я предельно вежлив и доброжелателен. А я доброжелателен к Мишель Ловетт не был.
- Совсем? - брови у меня, кажется, даже приподнимаются от удивления. Неужели есть люди, которые даже в детстве не пытались научиться метать ножи? Ну, по крайней мере она признает, что в этом отношении полный ноль. Было бы хуже, если бы она заявила, что умеет в совершенстве ВСЕ. С такой станется.
- Нет, спасибо, - я отрицательно покачал головой и похлопал себя по карману, в котором привычной тяжестью отозвался мой старый и проверенный револьвер, - во-первых, я давно не испытываю удовольствия от оружия ни в каком виде. Во-вторых, все вот это, - я обвел рукой стенды с коллекцией Ловеттов, - хорошо на стенде и совершенно бесполезно в ненабитой под него руке. Ну и в-третьих, я не изменяю своему оружию слишком давно, чтобы гореть желанием получить другое.
При всей моей нелюбви к оружию как таковому к своему револьверу я искренне привязан. Он столько раз спасал мою жизнь и столько раз с моей подачи забирал чужую, что его можно было назвать самым проверенным другом и верным хранителем секретов.
Но девочка занервничала. Наконец-то до нее начинает доходить, во что она ввязывается. У нее есть шанс остаться в стороне - достаточно просто не явиться на встречу со мной завтра и сделать вид, что нашего разговора не было. Это - словно громогласно объявить себя безответственным ребенком, однако все же лучше, чем случайно сдохнуть. И если до нее дойдет сейчас хотя бы это - я уже не напрасно тут распинаюсь.
Я не знаю, зачем Мишель собралась переодеваться. Преподавать ей уроки борьбы я не собираюсь - это как минимум бесполезно за день до начала приключений, и при этом я и сам не слишком большой специалист в этой области. А стрелять... да какая разница, что на тебе одето, когда выпускаешь пулю?
Неужели она еще не поняла, что приехал я сюда с единственной целью: еще раз доказать (уже не себе, а ей) что она ни черта не умеет и совершенно непригодна для работы по моему профилю (да и по любому профилю Зеты)? Впрочем, я послушно иду, куда мне сказано, но путаю дверь и приходится возвращаться немного назад. И до меня долетает отчаянный призыв о помощи, адресованный некой Софи. Я не знаю, зачем она понадобилась Мишель, которая явно не планировала сейчас делать ничего такого, что требует участия помощников. Правда, кажется, без помощников она вообще - ноль, пустое место. Охрана, водитель, нянечка, повара и еще сотня человек, которые превращают тебя в пустое место. Это - мерзко, если смотреть с моей плебейской точки зрения. И я ей даже не завидую. Деньги, которые должны превращать все в твои игрушки, на самом деле превратили в послушную игрушку в чужих руках саму мисс Ловетт. Я только не очень понимаю, зачем она так отчаянно рвется "в бой" - ей это не нужно.
Я совершаю небольшую прогулку. Натыкаюсь на горничную в костюме, знакомого уже шофера, садовника с ножницами (на кой ляд он нужен в марте?) - и все это за пять минут и три коридора. Я представляю, как послушно Мишель переходит из рук в руки этих людей день за днем и невольно качаю головой. И когда возвращаюсь к отчаянно палящей в мишень девушке, смотрю на нее едва ли не с жалостью. И жалость эта - вовсе не сочувствующая. Она как раз та самая, из обидных. Из тех, которым не хочется даже сопереживать.
- В мишень попадаете - пять процентов дела сделано, - я продолжаю беседу тем же насмешливо-спокойным тоном, словно не успел сделать еще несколько выводов о своей "подопечной", - осталось всего 95. Сорок пять заработаете, если сумеете подстрелить вон ту птичку.
Я кивнул в сторону поля, на котором бродила одинокая ворона. Мне было наплевать на птицу. Просто если у Мишель не хватит духу выстрелить в кого-то живого сегодня - то завтра на это тоже можно не надеяться.