Стефан давно не возвращался домой в таком радужном настроении. Ему нравилось всё - от времени года до времени суток, от лиц поздних прохожих, время от времени попадавшихся навстречу, до модной мелодии, упорно крутившейся в голове. Он был настроен до того благодушно, что, распрощавшись с Вайолет, отпустил такси и устроил себе двухчасовую пешую прогулку домой.
За это время Стефан окончательно утвердился в мысли, что никто, кроме Вайолет, не способен привести его в настолько безоблачное расположение духа и порадовать одним своим видом. Его не раздражал её голос и манера говорить, она позволяла ему молчать, сколько захочется, прекрасно танцевала и смогла по достоинству оценить "Кабинет доктора Калигари". А ещё у неё были рыжие волосы. Одним словом, идеальная женщина, при воспоминании о которой как-то само собой просилось на ум слово "свадьба". До предложения Стефан пока не дозрел, но примериваться к мысли об этом оказалось очень приятно.
Когда, мурлыча себе под нос "Нью-Йорк, Нью-Йорк", он подходил к дому, было уже почти два часа ночи. Стефан поднял взгляд на окна их с Филиппом квартиры и приостановился. Темно, все окна чёрные. Ясное дело, Филипп не ребёнок, всегда найдёт, чем заняться в его отсутствие, вполне мог куда-нибудь уехать по своим делам, да и вообще нелепо всё время пасти друг друга.
- Нелепо, - строго повторил он вслух собственную мысль и немедленно ускорил шаг.
Минуты три спустя Стефан входил в квартиру, напряжённо оглядываясь по сторонам. И в прихожей, и в гостиной, и на кухне было темно, как в танке, и тихо, как на кладбище. Вспомнив, до чего мрачен был брат, когда вечером провожал их с Вайолет в кино, Стефан решил, что тот отправился-таки развеяться и, вероятно, не явится до утра, а то и до завтрашнего вечера.
Стефан прошёлся по квартире, зажигая свет, бросил пиджак на диван, собрался было в душ, когда услышал негромкий шорох из комнаты Филиппа.
В тёмной спальне обнаружился и сам Филипп. Он сидел спиной к двери, и Стефан поручился бы, что эта самая спина выражает глубочайшее неодобрение законам существующего мира.
- Фил? - осторожно позвал младший. - А ты почему в темноте? Я думал, ты уехал и до утра вообще не появишься.
В такие моменты он всегда терялся в догадках, что-то случилось, или он, Стефан, что-то натворил, по мнению старшего брата.

Стефан растерялся. Что могло случиться за время его отсутствия и с каких это пор Филиппу не до прогулок, если его от ночных загулов могло отвратить разве что срочное задание или сообщение о начале ядерной войны? Может, и правда война? Звонил Генри, сообщил о каком-нибудь всеобщем переполохе? Или на Фила просто накатила какая-то невнятная блажь?
Помедлив ещё немного на пороге, он щёлкнул выключателем, и спальню залил яркий свет. Стефан подошёл к окну, задёрнул шторы, чтобы избавиться от мерзостного ощущения, что темнота смотрит в комнату, повернулся к брату. Тот выглядел по-настоящему сумрачно, если не сказать траурно, и это не могло не встревожить. Нахмурившись, Стефан, скрестив руки на груди, сел на подоконник и попытался заглянуть старшему в лицо.
- Фил, что случилось? - поймать взгляд никак не удавалось. - У тебя такой вид, как будто кто-то умер, в США снова вводят сухой закон или вышел повсеместный запрет на азартные игры и секс до свадьбы. Вечер же был отличный, ты душевно нас проводил и, кажется, что-то говорил не то про казино, не то про клуб. Прости, я не запомнил, - на лице Стефана промелькнула довольная глуповатая улыбка: его собственный вечер прошёл до того хорошо, что любых мыслей и разговоров, способных это омрачить, инстинктивно хотелось избегать.
На полу у него под ногами лежала стопка дисков с музыкой Моцарта, Стефан водрузил их на прикроватную тумбочку и снова уселся на свой подоконник, крутя в руках футляр из-под записи "Реквиема".
- И, кстати, зря ты всё-таки не пошёл с нами, - неосмотрительно ляпнул он. - Нельзя не любить Мурнау, даже не узнав, что это такое. Вайолет очень понравилось.
Не будь Стефан настолько увлечён собственными делами и мыслями, он бы заметил, насколько странно и раздражающе для брата себя ведёт. Но сейчас он был именно настолько увлечён своими делами и мыслями.